Ростовская область, 15 февраля 2021. DON24.RU. Одна моя довольно молодая знакомая как-то спросила меня: «15 февраля – день окончания вывода войск из Афганистана, это что за дата? Праздник? День памяти? Что вы отмечаете? Победу? Поражение? Ошибку? Ведь официально введение наших частей в Афганистан было ошибкой… Зачем вы в этот день собираетесь? Почему так гордитесь участием в этой войне? Гордиться-то вроде бы нечем…» Я задумался над ее словами и сел за компьютер, чтобы написать статью в газету «Молот». Надо же как-то объяснить народу, чем мы гордимся.

Ощущение страха и счастья

Бывает, мне приходится выступать перед школьниками и студентами, рассказывать о своей службе в ОКСВА (ограниченный контингент советских войск в Афганистане). Это называется участие в патриотической работе.

Однажды, лет 20 назад, меня попросили одной фразой сформулировать, что такое для меня и для моих собратьев по Афгану война. Я задумался и сказал: «Это когда утром просыпаешься одновременно с ощущением гнетущего страха и счастья: «Вот еще один день войны прошел, а я все еще жив. Как здорово!»

Впрочем, такое бывало только в дивизии. На «точке», где стояли наши боевые машины залпового огня системы «Град», я просыпался от молитвы. Таджик Джума с утра бил поклоны Аллаху. Он учился в университете, кажется на богословском факультете, трижды проштудировал Коран от корки до корки, но читал и Библию, исключительно в учебных целях. «Какая кровожадная вера – христианство, – сетовал Джума. – Вот ваш Бог людей уничтожал тысячами. То ли дело ислам. Спокойная, мирная религия». Он – мой ровесник, и наверняка сейчас жив. Интересно, после террористических актов, ответственность за которые взяли на себя мусульманские группировки, Джума продолжает думать, что ислам – мирная религия?

Военная интуиция иногда спасает жизнь

Случалось, нас обстреливали. Бывало, снаряды падали на «точку» по семь раз за ночь. У душманов не было «Градов» и пушек, и они использовали какие-то примитивные механизмы. Пару раз десантники ловили стрелков. Ими оказывались мирные дехкане (крестьяне), которые проживали недалеко от «точки» и заглядывали к нам в гости. Джума, владевший и дари, и пушту (афганско-персидские языки), вел с ними беседы и делился консервами из своего пайка.

Таджик, узнавший, как его «отблагодарили» афганские друзья, был сильно огорчен. «Зачем вы так? Неужели же мы – ваши враги?» – «Да нет, – отвечали дехкане-моджахеды. – Мы вас, русских, любим. Но нам дали оружие, заплатили деньги… Столько, сколько на поле и за год не заработаешь. Ничего личного. Коммерция, понимаешь, брат?»

Кстати, так я впервые реально столкнулся с коммерцией. И когда в Россию пришел капитализм и это слово стало ходовым, в моей душе оно долгое время вызывало неприятные ассоциации. И я предпочитал говорить «бизнес».

На войне у человека очень сильно обостряется интуиция. Однажды я прятался в окопе от обстрела. И вдруг какой-то внутренний голос велел мне уйти с того места, где я лежал. Я перекатился на свободный участок. А через несколько минут в окоп свалился метеорит. Раскаленный, багровый, он падал медленно и торжественно. И только когда «небесный посланник» спланировал в окоп, я понял, что это осколок снаряда величиной с кулак. Горячая железка опустилась на место, где недавно лежал я, и вгрызлась в землю. К счастью, меня там уже не было…

Русские способны выдержать все

Но человек привыкает ко всему, даже к жизни на войне. Иначе под огнем, в тяжелых ситуациях, он просто сошел бы с ума. Психика надломилась бы.

Русский солдат способен выдержать многое. Например, на «точке» нужно было вкопать в кандагарскую землю боевую машину БМ-21. Ее высота даже с опущенным «пакетом» – больше двух метров. А местная почва такая твердая, что разорвавшийся снаряд не оставляет на ней воронки. Русский же воин брал в руки лопату, лом и вгрызался в землю на два с лишним метра.

Каждый день мы были вынуждены находиться под открытым солнцем при жаре в 70 градусов. Если постирать военную форму-«эксперименталку» и повесить сушиться на колесо «Урала», то через пять минут ее можно было надевать. Теоретически, выдержать такую жару неподготовленному человеку невозможно, но практически – выдерживали. А куда деваться?

Во время боевых операций бывали перебои с едой, но хуже всего было недосыпание. Если на сон остается два-три часа в сутки, то через неделю солдат превращается в зомби. Он все видит, все слышит, у него глаза открыты и даже моргают. Но при этом он спит.

Однако в памяти по большей части оставались не испытания, а маленькие радости. Как сейчас помню ту ночь, когда разведчики поделились с нами, артиллеристами, великолепным афганским чаем. Нас было трое, мы вскипятили ведро воды, заварили чай и до утра весь его выпили. Если бы мне кто-то про такое рассказал раньше, я бы сказал, что это невозможно.

Кстати, местные гранаты – величиной с небольшой арбуз! Когда я попытался почистить плод, старослужащий сердито отобрал его у меня и показал, как лучше всего есть афганский гранат. Оказывается, надо проковырять в нем дырку штык-ножом и высасывать сладкий, дурманящий сок, надавливая с разных сторон. Что я и сделал. Когда час спустя фрукт стал вялым и бесформенным, я разломал его. Внутри остались одни сухие косточки. Вся мякоть вышла с соком.

После этого я не ем гранаты, которые продаются на российских рынках.

В памяти навсегда осталось ананасовое поле. Небольшие частые кустики, а наверху еще не спелые ананасы, величиной с кулак. Тысячи, десятки тысяч ананасов. Я впервые увидел этот фрукт, в СССР их не было в свободной продаже. И остановился, как громом пораженный, перед афганской диковинкой.

Странная война

Сегодня, 30 с лишним лет спустя, вспоминая разные истории, я понимаю, что это была необычная военная кампания. Правда, тогда она мне такой не казалась. Но сейчас, спустя время, все видится по-другому. Мы уничтожали душманов, но при этом строили на земле Афганистана школы и больницы. Они считали нас неверными, захватчиками и убивали при первой возможности, но при этом не испытывали к нам ненависти, кроме самых фанатичных.

Мы знали о них все: в каких кишлаках базируется банда, где и когда пройдет очередной караван с оружием, боеприпасами, наркотиками... Наша разведка работала блестяще, но и «духи» нам не уступали. Они тоже знали о нас все. Они были прирожденными разведчиками.

Помню, как однажды на выезде из кишлака наша транспортно-заряжающая машина (ТЗМ) наткнулась на группу вооруженных бородачей в длинных халатах. «Сиди на месте и не делай резких движений, – процедил сквозь зубы комбат. – Это моджахеды, но если мы их не тронем, то и они не станут ввязываться в бой».

Все обошлось, и пять минут спустя я поинтересовался, почему душманы среди бела дня ходят по кишлаку и ничего не боятся.

– У нас нет приказа нападать на них, – ответил комбат. – И «духи» об этом знают. Вот и гуляют себе вольготно.

– А откуда им это известно?

– Почем я знаю? Очевидно, данные их разведки.

– То есть где-то в штабе сидит стукач и поставляет душманам информацию, – усмехнулся я.

– Ты, рядовой, рот закрой. Разговорился что-то...

На охране южных границ

Солдат любой армии должен знать, за что он воюет. Замполит на занятиях в Ленинской комнате озвучил нам официальную версию нашего присутствия в Афганистане: «Мы охраняем южные границы Советского Союза от вторжения моджахедов». Мы скептически улыбались, понимая, что ввиду своей малочисленности душманские банды не могут угрожать СССР. Да и само понятие «интернациональный долг» нами не воспринималось всерьез. Каждый из нас знал, что никто ничего Афганистану не должен. Это просто был некий символ. Но очень важный для нас, так сказать, базовый.

Однако прошло время, и мне в голову стала приходить интересная мысль. Может быть, наши замполиты были недалеки от истины? И афганская война была первой контртеррористической операцией против мирового зла, которое сегодня получило официальное название «терроризм»? Апологеты которого, ярые фанатики, захватили школу в Беслане и заложников на Дубровке в Москве, устраивают взрывы в Европе и арабских странах, жертвами которых становятся невинные женщины и дети, часто тоже мусульмане. Тот самый терроризм, который теперь стал взрослым и несет угрозу всему миру.

За 32 года ситуация на планете изменилась настолько, что в Госдуме пошли разговоры о том, что надо бы принять документ, в котором оценка участия советских войск в афганском конфликте 1979–1989 годов будет уже другой. Знак «минус» заменят на знак «плюс».

Понятно, что такой документ никогда не увидит свет. Но то, что об этом заговорили, для меня и моих боевых товарищей означает многое.