Движение духа в человеке: как ростовчане возрождают редкую старинную технику гравюры на металле
Ростовская область, 17 июня 2021. DON24.RU. Редкую старинную художественную технику возрождают в Ростове. В этом году донские студенты-графики планируют организовать выставку своих картин, сделанных, по сути, при помощи металла. Корреспондент ИА «ДОН 24» побывал в мастерских, где создаются необычные работы.
То, чем занимаются студенты Академии архитектуры и искусств Южного федерального университета направления «Графика», называется эстампом. Это произведение, которое представляет собой оттиск на бумаге, сделанный с печатной формы. Есть разные виды эстампа, в том числе ксилография (гравюра на дереве), линогравюра (гравюра на линолеуме), литография (печать с литографского камня), монотипия (плоская печать, делается с гладкой поверхности), офорт (гравюра на металле). В технике офорта как раз и работают студенты-графики Екатерина Кириченко и Алина Юрченко. Курирует их Александр Семергей, доцент кафедры живописи, скульптуры, графики Академии архитектуры и искусств ЮФУ, художник-стажер Российской академии художеств. Он также руководитель единственной в Ростове учебной эстампной мастерской. Александр, Екатерина и Алина – одни из немногих художников в донской столице, которые работают в этой технике.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Согласно данным открытых источников, первые опыты офорта были еще в начале XVI века. В 1515–1518 годах немецкий живописец, гравер, график Альбрехт Дюрер начал экспериментировать с травлением металла. Среди его известных эстампов «Адам и Ева», «Рыцарь, смерть и дьявол», «Морское чудовище», «Блудный сын», серия из 15 гравюр «Апокалипсис».
Дюрер, офорт «Апокалипсис. Четыре всадника»
Расцвет техники офорта пришелся на XVII век. Ее величайшим мастером был голландский живописец и график Рембрандт. Среди его шедевров пейзажи «Мельница» и «Три дерева», библейская сцена «Христос, исцеляющий больных (Лист в сто гульденов)».
Офорт Рембрандта, «Христос, исцеляющий больных»
И наконец, стоит выделить испанского художника Франсиско Гойю. Его картины ярко отражали судьбу родного народа. Так, в серии офортов «Бедствия войны» художник изобразил борьбу масс с наполеоновскими войсками, осаду Сарагосы и голод 1811 года.
Гойя, «Бедствия войны»
По словам Александра Семергея, особенно эстамп был популярен во второй половине XX века, прежде всего в России. Среди ростовских печатных графиков известны такие имена, как Владимир Бегма, Виталий Маркин, Валентин Шило, Владимир Куприянов, Марина Ордынская, Наталия Курманаевская.
«У интеллигенции правилом хорошего тона считалось иметь дома хотя бы один эстамп. Печатная графика – тиражная техника, но при этом каждый оттиск по-своему уникален. То есть довольно много людей могут иметь у себя оригинальное произведение искусства. Это более доступно, чем живописное произведение, которое пишется в одном экземпляре: заполучить его рядовому гражданину довольно трудно», – поясняет Александр Семергей.
«У офорта есть особая насыщенность. Ручкой, фломастером в жизни не получится такой черной глубины, тонкой тональной градации», – отмечает Алина.
Фрагмент металлической гравюры, серия работ Алины «Руслан и Людмила», фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Последние десятилетия направление печатной графики стало забываться. Произошло это по нескольким причинам. По словам Александра Семергея, прежде всего, между искусством и зрителем исчезло связующее звено. Раньше им были государство и меценаты. Например, в конце XIX века существенное влияние оказывали такие покровители искусства, как Мамонтов, Морозов, Третьяков.
После революции, в советское время, художников активно поддерживало государство. Хотя искусство приобрело во многом идеологический характер, оно продвигалось в массы, в частности о крупных выставках регулярно писали в газетах, народу они были интересны. Сейчас условия для искусства диктует рынок и те, кто стоит на финансовой вершине общества, считает преподаватель.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
«В нынешнее время человек, который отучился и идет дальше, больше предоставлен самому себе. Ему приходится подстраиваться под вкусы общества, чтобы продать работу. Самый яркий пример того, что сейчас популярно, – довольно салонно прописанные пейзажи с фотографий, с детально изображенной каждой травинкой и яркими цветами. Это грустно, потому что в истории русского искусства есть достойные представители живописи, графики, например Левитан и Коровин», – добавляет Катя.
По ее мнению, интерес к печатной графике утрачен и в связи со снижением образованности. Многие ничего не знают об эстампе, на выставки ходят в основном сами художники, их родственники и друзья.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Мастерская эстампа со всем необходимым оборудованием, где ростовчане создают свои работы, находится в старинном здании на улице Горького, 75. До революции здесь располагалась женская гимназия, сейчас – Академия архитектуры и искусств.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Вторую жизнь мастерская получила около 10 лет назад: в 2008 году во время капремонта здания ее пришлось убрать отсюда, затем предстояло восстановить. Из-за переезда оборудования не осталось, пришлось купить новое. Во всем Ростове только здесь есть канифольный шкаф, печка, травильня, которые необходимы для создания гравюры на металле. Да и во всей России такое оборудование, как правило, встречается лишь в крупных городах, например в Москве и Санкт-Петербурге.
Создание одной картины может занимать месяц, а может и год, так как часто работа ведется сразу над несколькими офортами. Всего граверы проходят несколько этапов, которые, пожалуй, напоминают что-то алхимическое. В мастерской художники продемонстрировали создание офорта в технике травленого штриха. Как раз в этой манере работал Рембрандт.
Пластину кладут на печку и покрывают кислотоупорным грунтом, похожим на битум. Он плавится под воздействием температуры.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Рисунок наносят специальным гравировальным карандашом. Художники говорят, что так «обнажается металл».
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
При помощи сухого горючего пластина «заплавляется». Ее коптят.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
После работу кладут в кислоту. Она протравливает то, что «нацарапано» на металле. Есть разные степени протравки: чем дольше лист металла находится в кислоте, тем глубже будет выемка в пластине, тем насыщеннее и ярче будет штрих.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Кстати, существует еще одна техника офорта – акватинта. Оттиск, сделанный с пластины, гравированной в этой манере, напоминает акварельный рисунок. Принцип техники заключается в том, что на металл наносятся зерна кислотоупорных смол, в большинстве случаев – канифоли. Это вещество в твердом, не растолченном виде похоже на янтарь.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
По словам Кати, после того как пластину засыпали растолченной канифолью, ее плавят при помощи сухого горючего, но не коптят, не покрывают грунтом. Затем металлический лист отпускают в кислоту. Канифоль застывает на металле в виде гранул и дает интересные живописные эффекты.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Как раз для этой манеры офорта в мастерской и стоит специальный канифольный шкаф.
Завораживает, однако, офорт – тот вид искусства, где необходимо соблюдать меры предосторожности. В конце XX века общество всерьез озаботилось влиянием кислот, растворителей на здоровье художников, печатников, работающих в офортной технике. В итоге были найдены и разработаны наименее токсичные методы создания гравюр на металле.
В ростовской мастерской художники пользуются азотной кислотой, разбавленной водой, есть вытяжка, однако над веществом лучше не стоять и не дышать им, рассказывает Катя. То же касается и канифольной пыли.
Стоит здесь и станок, при помощи которого изображение с металла переносится на бумагу. Есть такой и в другом месте, где трудятся студенты, – в мастерской Александра Семергея, расположенной в старинном доме на улице Обороны.
Иллюстрация Кати к стихотворению Брюсова «Сумерки», фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Работая в технике офорта, ростовские художники обращаются к разным сюжетам, в том числе донским. Так, серия работ Александра Семергея «Степь» была представлена на престижной московской выставке.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Образы на картинах не имеют однозначной трактовки и не являются дословным изображением какого-то места или человека. Часто это именно символ.
Студенты также участвуют в престижных выставках, например во Всероссийском фестивале графики «Урал GRAPHO», который проходил в Екатеринбурге.
Катя Кириченко по первому образованию международный экономист. Ее дедушка работал живописцем, благодаря ему в доме были книги об изобразительном искусстве, которые девочка читала. Учась в магистратуре Южного федерального университета, Катя рисовала для себя. Переломным моментом стало посещение Эрмитажа, Русского музея в Санкт-Петербурге со «взрослым», зрелым пониманием искусства. Также студентка случайно узнала о программе междисциплинарного образования, в рамках которой можно было ходить на любой другой факультет на интересующие предметы, чтобы затем получить приложение к диплому.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Так она стала посещать Академию архитектуры и искусств, присоединившись в учебной группе живописцев. Вскоре поняла, что этого недостаточно, и решила идти туда за полноценным вторым высшим образованием. Сначала девушка хотела писать маслом.
«Попав в академию, я занималась с живописцами, параллельно Александр Витальевич вел у нас предмет «Пластическая анатомия». Я часто заходила в эту мастерскую, общалась со студентами-графиками, и мне показалось, что графика больше мне подходит, потому что более дисциплинирующая. Здесь сама техника предполагает, что ты просчитываешь, что будешь делать, как именно. В ней есть элемент случайности, но в целом предполагается точный рисунок, точный композиционный и тональный разбор работы», – пояснила Катя.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Серия этих офортов посвящена личным воспоминаниям Кати, которая выросла в частном доме. На картине детская комната в казачьем курене.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
А это литография – печать с камня. На картине, представленной ранее на выставке в Екатеринбурге, собирательный образ Нахичевани – города, созданного в XVIII веке переселившимися на Дон армянами. Сейчас это часть Пролетарского района Ростова, где сохранилось немало старинных домов.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Алина с детства любила рисовать, ходила в художественную школу в Волгодонске. После девятого класса поняла, что хочет работать в сфере искусства. Поначалу ей казалось, что это должна быть актуальная профессия вроде дизайнера. Преподавательница, которая готовила девушку к поступлению в вуз, считала, что она будет учиться на архитектора.
«Был удивительный случай. Буквально за полгода до экзаменов я прочла на сайте нашей кафедры, что есть направления «Живопись», «Скульптура», «Графика». Внимательно просмотрела описание, какие преподаватели, и поняла, что графика – это то, что мне всегда нравилось. Я на самом деле с детства больше всего любила рисовать карандашом», – рассказала художница.
В итоге Алина поступила в академию без экзаменов, заняв первое место в олимпиаде для школьников. Чудом девушка считает то, что в год ее поступления на «Графику» могли взять лишь одного человека, которым она и стала.
Фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Это офорт, на котором представлен образ Приазовья, на картине Алина изобразила скифскую бабу. Эти каменные изваяния, изображающие воинов, иногда женщин, встречаются в южнорусских степях. Скифы – древний ираноязычный народ, его представители жили в степной зоне под названием Скифия с VIII века до нашей эры до IV века нашей эры. Восточная граница Скифии проходила как раз по территории Ростовской области.
В арсенале офортистов не только образы, связанные с Доном. Так, в рамках стажировки Александр Семергей готовит отчетную работу, посвященную известной евангельской истории.
Серия работ «Гадаринское чудо», фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Чудо было совершено на берегу Галилейского озера, в Гадаре. Там Иисуса и его учеников встретил мучившийся бесноватый. Он рассказал, что имя ему Легион, имея в виду, что в нем много злых духов. Бесы просили Иисуса не изгонять их в бездну, а пустить в стадо пасущихся свиней. Сын Божий позволил им это, и животные бросились в озеро, погибнув там. «Имя мне – легион» – ныне это крылатое выражение, обозначающее несметное количество чего-либо, обычно не слишком хорошего.
«Задача у искусства не усладить взор, а прежде всего обнаружить движение духа в человеке», – подчеркивает Александр.
Работа Александра Семергея (офорт, на котором изображение птицы), фото: Виктория Корнеева/don24.ru/ГУП РО «Дон-медиа»
Пожалуй, ростовским офортистам удается не только возрождать старинную технику печатной графики, но и показывать это движение духа.
Краткая летопись ростовского рейва: Сергей Пименов – о южном звуке, цензуре, самом дорогом DJ-сете
Ростовская область, 12 марта 2024. DON24.RU. Ростов-на-Дону – уникальный южный город, на культурную жизнь которого можно смотреть под разными углами – со стороны гастрономического разнообразия, казачества или Шолоховского наследия, но сегодня речь о рейве, самобытном южном звуке, первых независимых ростовских медиа, андеграунде.
Ростовский продюсер Сергей Пименов поделился в интервью для редакции ИА «ДОН 24» своими воспоминаниями о первых выступлениях в Дунькином клубе, погрузил в дух, казалось бы, несокрушимой свободы радио 1990-х, а кроме этого, Сергей сообщил нам подробности недавней встречи с Бастой и заключил, что «Воскрешения» больше нет.
«Проектное мышление – ключевой навык в жизни»
– Вы всегда хотели быть диджеем или все-таки желание реализоваться в проектировании присутствовало?
– После окончания школы я не имел ясного представления о своем будущем. По рекомендации родителей я поступил в РИСИ (Ростовский инженерно-строительный институт). Мой отец – генеральный директор проектного института, и этому делу он посвятил всю свою жизнь.
«Тогда я не умел ни чертить, ни рисовать и до сих пор не умею. Это был антивыбор. Папа сказал: «Мы тебе поможем», и я пошел», – вспоминает с улыбкой Сергей.
Когда в институте появился первый компьютер для проектирования, никто не умел им пользоваться, и я взялся за дело – стал чертить на нем, изучал программу AutoCad. Так в мою жизнь вошел компьютер, который позже стал надежным инструментом для работы с музыкой.
Я всю свою жизнь посвятил работе над проектами. Не могу утверждать, что на этом отразился именно РИСИ, так как в нем я проучился меньше двух курсов и, скорее, больше тусовался в нем, чем учился, однако проектное мышление всегда было моей сильной стороной.
Я уверен, что умение видеть отдельные события как часть общего пазла и сращивать их воедино – ключевой навык в жизни. Это и есть искусство продюсирования. Мне всегда доставляло удовольствие объединять людей, обнаруживать в них скрытые таланты.
Фото: из личного архива Сергея Пименова
«Мы вышли из Дунькиного клуба»
– Когда собирал свою первую группу «Головка от пульверизатора», я был в том возрасте, когда жаждал популярности, но ничего не умел и никак не был связан с музыкой, кроме того, что любил ее слушать, но я понимал, что создание группы – путь к признанию, и организовал ее.
В 1980–1990-е годы такое решение было вызовом, тем более что мы играли панк-рок. Нельзя было просто взять и исполнять его.
«Это мы сейчас сталкиваемся с тем, что есть некоторые запрещения, а тогда было совершенно наоборот – все запрещено, что не разрешено», – вспоминает Сергей.
В этом переходном, постсоветском периоде, сумятице открылись тысячи новых и удивительных возможностей. В тот момент только-только выходил на большую сцену русский рок, и никаких каналов распространения в современном понимании не было: интернета, социальных сетей, музыкального радио, телевидения в привычной нам форме.
– Где вы выступали?
– Сначала мы репетировали дома у нашего бас-гитариста Гены, но мы играли так громко, что нас отовсюду выгоняли.
В Ростове было единственное место, где можно было выступать, – Дом культуры на Темерницкой. В простонародье – Дунькин клуб. Он до сих пор существует. По сути, мы репетировали и выступали одновременно, а также заявлялись на всевозможные неформальные мероприятия.
Дунькин клуб – легендарное место, пережившее множество реинкарнаций. В нем тусовались рокеры и впоследствии хип-хоп-исполнители, там всегда царил дух андеграунда. В нем же была и студия, где Вася Вакуленко записал «Мою игру». Мы тоже вышли оттуда.
В Ростове уже была очень крутая рок-н-ролльная тусовка, сформирована андеграундная культура и медиа. Обо всех новинках узнавали из самиздатовского толстого журнала Галины Пилипенко «Ура Бум-Бум!». Он выходил не системно, где-то раз в полгода, но им зачитывались и передавали из рук в руки. Тогда было совершенно приемлемо узнать то, что произошло полгода назад.
Ростовская рок-тусовка сильно отличалась от тех, что были в центральных городах того времени – Питере, Москве и Екатеринбурге. По звуку и настроению местная музыка была другой. У нас по всем параметрам был уникальный южный звук, более расслабленная музыка, поэтому отсюда появились и «Пекин Роу-Роу», и «Запрещенные барабанщики». Впоследствии так и с электроникой произошло.
«Радио 1990-х – это полная свобода»
– Как вы попали на радио?
– Процессы в моей жизни развивались плавно, без четкого разделения. Этапы переходили один в другой, сливаясь, словно диджейский микс. Мое детство началось на Военведе, но позже с родителями переехали на Западный, на улицу Баррикадную. Наш дом был напротив радиостанции «Дон ТР», я часто бродил возле здания и в какой-то момент решил зайти внутрь.
Сначала попал на телевидение, там была основная проходная, где я встретился с бабушкой-вахтершей. Я пришел просто в шортах, что по тем временам было опасным, могли и побить.
Заявился и сказал: «Я хочу у вас делать передачу, можно к директору?»
Меня отправили к руководителю Николаю Чеботареву, он спросил, какую я хочу делать передачу на радио, а я взял и ляпнул: «Музыку буду ставить!»
Он меня отправил на радио и вручил записку с посланием – «Выслушать и помочь».
Так я начал делать свои первые передачи на государственной радиостанции. Они выходили раз в месяц в записи. Однажды, я решил организовать всю передачу про панк-рок. Бабушки-слушательницы не одобрили мою инициативу – писали в редакцию с тем посылом, что у них по радио на кухне вдруг начало играть что-то невероятное. Это вызвало у них культурный шок.
После этого я сделал еще одну передачу про электронную музыку, но уже параллельно в конце 1992-го появилось «Радио Провинция» – одна из первых коммерческих в России и первая независимая радиостанция в Ростове, и я перешел на эту площадку и до конца 1990-х проработал там.
В тот момент, когда устраивался на «Радио Провинция», я уже осознал, что хочу делать передачу о танцевальной музыке, ее было очень мало, и у меня было материала всего на несколько выпусков, но я понимал, что необходимо двигаться вперед, преувеличил и сказал всем, что у меня достаточно материала.
«Так начался мой FM-путь, но сначала был УКВ – самый низкий советский диапазон», – отметил Сергей.
– В эфиры вы приглашали только известных личностей или нет?
– Нет. В основном только малоизвестных. Стоить понимать, что «Радио Провинция», которое позже переименовалось в «Радио 103», – это первое свободное медиа в Ростове, которое выполняло сразу несколько функций. С одной стороны, музыкальное радио, а с другой – мы создавали местную повестку, у нас были новости, прямые эфиры, а впоследствии – организация мероприятий, дискотек в Доме офицеров и масштабных рейвов во Дворце спорта, что стало катализатором для развития южной танцевальной сцены.
Фото: из личного архива Сергея Пименова
Практически весь контент был транслирован в режиме реального времени. Естественно, когда в Ростов приезжали известные люди, мы всегда их тащили к себе, но главную цель своей передачи я видел в создании большой сцены, в предоставлении шанса неизвестным талантам. Я стал активно продвигать молодых исполнителей, благодаря чему на радио появились и стали популярными такие артисты, как, Баста, Света, Оксана Почепа («Малолетка», «Акула»).
Сегмент электронной музыки концентрировался вокруг моей передачи, потому что каждый знал, что в трансляцию можно было поставить все что угодно, и эфирного времени было предостаточно. В свою очередь, я, как радио-продюсер, осознавал, что на моей программе все время крутятся новинки, имена и уникальные истории.
Недавно в одном из интервью я узнал, что был тем, кто впервые вывел Басту на большую сцену. Это произошло так: во Дворце спорта у нас было мероприятие, где-то на 6000 человек, тогда я еще не знал его лично, для меня он представлял более молодое поколение, и сказал ему: «Чувак, будешь выступать! Есть записи?»
Он ответил: «Да, есть!»
Сейчас Василий подтвердил, что в принципе не имел тогда представления о том, как было все устроено.
– Вы рассказывали, что у вас была программа о снах. Можете вспомнить, как это было?
– Мы постоянно реализовали какие-то безумные идеи. Основатель радиостанции, абсолютно фантастический человек и бессменный директор Михаил Лившиц, поддерживал любую инициативу. Он создал такую базу, где предоставил возможность безграничной творческой свободы.
Да, были моменты, которые его не устраивали, но он осознавал, что атмосфера свободного духа приведет к великому. Цензуры тогда не существовало, но каждый понимал, что можно в эфире, а что – нет, и при этом свобода была стопроцентная.
Фото: из личного архива Сергея Пименова
Программа «Не спать!» шла в ночь с субботы на воскресенье, и каждую неделю в этот промежуток нужно было делать что-то новое, и для заполнения эфирного времени придумывались безумные и яркие форматы. Одной из таких программ были «Сны».
Идея заключалась в следующем: в прямом эфире играла медитативная музыка, джинглы, а когда гости дозванивались, я просил их рассказать сон, после чего они самостоятельно выходили в эфир.
Для слушателя это выглядело так: играет спокойная мелодия, и ты не знаешь, когда появится что-то. Люди могли дозваниваться редко, а могли подряд рассказывать свои сны, а иногда ничего не происходило. Не было определенного формата. И вдруг в какой-то момент среди пустоты появляется голос и начинает с какого-то места рассказывать свой сон.
Я сейчас понимаю, что эта концепция сверхъестественная, потому что сам формат сна – это уже некое концентрированное безумие, и слушатели не могли догадываться, о чем говорящий скажет в следующую секунду. Были интересные сны и нет, короткие и длинные.
Фото: из личного архива Сергея Пименова
– А что еще безумного было?
– Андрей Баскаков делал трек в прямом эфире, где люди звонили и могли дополнить композицию звуками, которые считали нужными.
Также была великая передача «Профессора пейджинг-культуры», где ко мне приходили три друга с псевдонимами – Васлик, Мифасик и Владька Гоблин. Они несли полный абсурд. Это какой-то микс «Монти Пайтона», «Камеди клаба» и чистого безумия. У них была своя тусовка и фан-группа.
– Столько идей новых вы интегрировали на радио. Чем вы вдохновлялись?
– Молодостью, жизнью и всем чем угодно. Мои 1990-е годы – это одно большое лето. Я не помню, чтобы вообще была зима в моей жизни. Это постоянный движ, много работы, миллион новых знакомств. Ты постоянно куда-то едешь, и вечеринка перетекает в вечеринку. Да и сам формат радио вдохновлял.
«Радио 1990-х – это полная свобода и состояние потока длиною в несколько лет», – вспоминает Сергей.
«Чтобы услышать новую музыку в Ростове, нужно было слетать в Лондон»
– ППК появилась как логическое продолжение событий, тогда стало понятным, что нужно развиваться дальше – делать самостоятельную музыку. Идея группы витала в воздухе, и стало чистым совпадением, что в составе с этими людьми, Поляковым и Коржом, мы организовали группу. Мы все познакомились в клубе «Питон» на площади Ленина – культовом и злачном.
Фото: из личного архива Сергея Пименова
Тогда я абсолютно серьезно заявил, что мы создаем лучшую группу в мире, чтобы стать звездами. Эта задача, возможно, и звучала тогда полным бредом, и мы не стали самой лучшей группой мира, но больших высот мы добились.
Я считаю, чем больше ты ставишь цель изначально, тем понятнее ты к ней идешь.
У меня уже был хороший бэкграунд, и я был в максимальном тренде. Я мастерски разбирался в электронной музыке, несколько раз ездил в Лондон. Сейчас быть осведомленным обо всех новинках легко, но тогда, в 1996–1997 годах, чтобы услышать новую музыку, нужно было слетать из Ростова в Лондон, купить эту музыку на виниле, привезти и послушать ее. В другом виде она совершенно не существовала. Ее нельзя было достать, так как не было формата MP3.
На такие поездки я тратил все свои заработанные деньги. Один трек тогда стоил около 10 фунтов стерлингов, но я осознавал необходимость таких путешествий – я мог привезти сто пластинок и крутить полгода самую лучшую музыку, которая была только у меня.
– Вы много гастролировали по миру. Во всех странах побывали?
– Я не был в Австралии и в Америке. Когда трек «Воскрешение» попал в хит-парад в Великобритании, то я спокойно относился к гастрольной истории. Тогда у меня был выбор: выступать редко, но задорого и ждать сверхпредложений, или выступать часто и по понятной цене для промоутеров. Я предпочел второй вариант и соглашался ездить везде, куда был приглашен.
Фото: из личного архива Сергея Пименова
Иногда, я даже не помню, где выступал, так как логистика была совершенно невероятной – в пятницу я мог выступать в Новосибирске, а в субботу – уже в Лондоне или Дубае.
– Вы подчеркивали, что коллекция пластинок из Лондона сформировала музыкальный вкус целого поколения в Ростове. Расскажите, как вы их распространяли?
– В то время были популярны пиратские кассеты. В Ростове существовала розничная сеть под названием «Ассоциация сиреневых точек», ее тоже делали мои друзья. Мы придумали способ монетизации моей коллекции, на которую я потратил все деньги в Лондоне.
В таком масштабе не делал ни один диск-жокей в России. У меня была возможность покупать самые модные пластинки в Лондоне, безлимитно рекламировать их по радио, тиражировать, а также устраивать свои вечеринки.
Видео: отрывок из программы «Не спать!» /1997-й год / из личного архива Сергея Пименова
Был такой круговорот: я ехал в Лондон, покупал пластинки, играл музыку по радио, дальше мы записывали ее на кассеты и продавали их. Ввиду эксклюзивности материала у людей появилась возможность услышать новое и уникальное.
Я недавно узнал, что многие продолжают коллекционировать эти кассеты, обмениваются ими и точно знают, сколько их вышло. Я был удивлен!
«ППК – это проект, который один из»
– Трека «Воскрешение» больше нет? Расскажите об итогах судебного разбирательства.
– Эта история очень показательная. Когда мы первый раз общались с юристами в Лондоне, они сказали нам такую фразу: «Там, где хит, там и иск». Весь шоу-бизнес построен таким образом, и это не изменится.
Фото: из личного архива Сергея Пименова
Что произошло: мой бывший друг и партнер по группе Александр Поляков подал на меня иск в суд. Стоит сразу подчеркнуть, что для меня ППК – это один из проектов: не дело всей моей жизни, не самый главный и даже не самый любимый. А в жизни Саши это был единственный проект, и впоследствии он решил, что он самый главный в нем. В этом есть и доля моей вины.
Закончилось все тем, что суд признал меня ненадлежащим ответчиком, а Саша пошел дальше и начал разбираться с наследниками Артемьева, оригинального композитора мелодии, а с ними у нас было давно недопонимание.
Если смотреть со стороны на ППК, то это очень круто! Но если спросить меня, что для меня важнее, то я выберу лейбл UPLIFTO. Из него вышли знаменитые артисты, такие как Катя Чехова или Филатов и Карась, которые познакомились в студии как отдельные артисты и создали группу. А я уже упоминал, что мне было интересно создать большую сцену, а не только достичь личного успеха как артисту, хотя это получилось очень даже неплохо.
ППК – это разовая и ситуативная история, которая показала, что в Ростове-на-Дону можно сделать трек и попасть в английский хит-парад.
С 2004 года в нашей группе были все возможные разлады: мы то сходились, то расходились. Я пытался восстановить эту группу. Наверное, не стоило этого делать, так как нельзя войти в одну и ту же реку дважды, а пять раз – уж точно. Все это время мы заходили только в тупик.
В результате, в российском авторском обществе трека ППК «Воскрешение» больше нет.
– За все время каким был самый высокооплачиваемый диджей-сет?
– Около 4000–5000 фунтов. Зачастую я играю бесплатно. Если я понимаю, что мне это интересно, и вижу, что у промоутера денег нет, но у него глаза горят и он верит в свое дело, то я лучше бесплатно сыграю, чем за 5000 рублей. Мне в кайф!
Фото: из личного архива Сергея Пименова
В шоу-бизнесе я был практически на всех позициях: артистом, диджеем, продюсером, организатором вечеринок, – и знаю их боли. Я вижу клуб и понимаю, что на площадку может прийти 100 человек и промоутер с вечеринки заработает 10 тысяч рублей, а мой гонорар 100 тысяч.
«Вот как поступить? Выступить за 5000 рублей? Ну нет… Мне проще выступить бесплатно. Это опять же про сцену», – улыбается Сергей.
Совсем скоро я выступаю на мероприятии «Колбасный цех» в Питере. Это юбилейный концерт на 10 тысяч человек. Мне очень приятно, что меня туда пригласили, в последний раз я был там 21 год назад, и они вспомнили обо мне. Я бы бесплатно выступил, наверное, но они предлагают гонорар, и довольно хороший, значит, им это нужно.
– Сейчас Ростов может похвалиться талантами?
– Таланты есть всегда, многие просто не знают, как раскрыть свою творческую составляющую. Зачастую им требуется пинок. Я убедился, что талантов во времени видно. Вот есть понятие «звезда». Для меня это тот человек, который много лет находится на каком-то уровне, ведь звезда – она вечная.
Сейчас ко мне очень часто приходят и говорят: «Вот он звезда! (условно, это блогер)».
В ответ я спрашиваю: «Что он создал?»
Мне отвечают: «Ну, у него миллион подписчиков».
Я повторяю: «О'кей, так что он создал?»
И нет ответа.
С одной стороны, талант всегда себе пробьет дорогу, а с другой – у людей неталантливых появились инструменты, с помощью которых они могут стать заметными.
Фото: из личного архива Сергея Пименова
Большие возможности создают гигантский поток мусора. Сейчас в России каждую неделю выходят десятки тысяч релизов, их все послушать никак не возможно, и определить, что хорошо, а что плохо, тоже.
Также внутри творческого процесса сложно оценить свои достоинства. Человек может думать, что он рэпер, и не понимать, что ему следует делать другую музыку.
Вот чем прекрасен Баста? Он великий талант и в проявлении себя никак не ограничивает, он может позволить себе делать то, что считает нужным.
Где-то полгода назад я был у него в офисе в Москве, и он поставил мне свой проект, который до сих пор не выпустил. Это круть невероятная! Он ни на что не похож из того, что Вася делает. Поверьте, у него наверняка уже сейчас готово несколько альбомов.
– Анализировали ли вы потребности публики?
– Я делаю то, что хочется и нравится мне, – это первое, на что я ориентируюсь. Слушатель всегда найдется, если дело выполнено от души.
«В каждой российской семье есть алкоголик»
– С момента вашей реабилитации уже прошло два года. Сейчас вы занимаетесь проектом, целью которого является информирование людей в борьбе с зависимостями. Часто к вам обращаются за помощью?
– Тема зависимости недостаточно освещена в российских медиа. Мы с этим столкнулись, когда подавали заявку на грант. Люди могут подавать гранты на перевод текстов узбекских поэтов, а на борьбу с зависимостями их крайне мало.
Классическая история в том, что зависимый самостоятельно не придет. Моя ситуация ровно такая же. Перед тем как попасть в реабилитацию, я был на грани полного морального и физического разрушения и просто смирился с мыслью о смерти.
Осознание необходимости борьбы с зависимостью – это уже 90% успеха в ее преодолении. Главное в этой битве – признание болезни. Это первый и самый сложный шаг в рамках 12-ступенчатой программы.
В АНО «Чистый и трезвый» мы не питали надежд на то, что к нам придут исключительно зависимые, и поставили немного другую задачу – помочь близким родственникам понять суть зависимости и возможные способы преодоления. К нам обращаются люди, чьи близкие страдают от зависимостей, и наша цель – предоставить им максимально честную и открытую информацию, которая поможет им разобраться в особенностях проблемной личности. Ведь если человек не сам пьет, то кто-то из его родственников злоупотребляет, но об этом не принято рассказывать, тем более открыто. Эта тема вызывает стыд, однако присутствует в каждой российской семье.
В настоящее время мы разработали веб-сайт, на котором для начала разместили 50 лекций – методических материалов, знакомство с которыми поможет изменить взгляд на зависимость.
– Недавно вы сообщили, что ваш пес Пиксель, которого вы баллотировали в депутаты в 2020-м, плохо себя чувствует, у него возникли проблемы с лапами. Как сейчас у него дела?
– Пиксель – также яркий пример моего проектного мышления. Это бостонский терьер, уникальная и редкая порода. Он такой прикольный, и когда Пиксель появился у нас, я стал тратить на него деньги и решил, пусть он сам их и зарабатывает.
Фото: из личного архива Сергея Пименова
Я начал придумывать с ним темы. У него есть три собственных трека. В тот момент, когда я смотрел на выборы, они показались мне невероятно скучными, и я решился организовать шуточную кампанию – выдвинуть пса в кандидаты. Я понимаю, как устроены медиа, и знал, что в тот момент, когда были выборы, журналисты скучали, а тут какой-то безумец пса в депутаты выдвинул. Естественно, все об этом написали и посмеялись.
Недавно у него были проблемы с лапой, после последнего посещения уже чувствует себя лучше. Сейчас у нас еще и кошка появилась. Какое-то время они притирались друг к другу, сидели по разным комнатам, но сейчас они уже сформировали шайку – исполняют порой дома.
«Мало перестать просто пить, нужно и экскременты за собакой убирать»
– Нравится ли вам Ростов в настоящее время?
– Да. Мне комфортно в нем жить. Я жил в разных городах – 12 лет в Москве с постоянными передвижениями за границу, три года в Таиланде, до сих пор не понимаю, зачем мне это было нужно.
Я всегда очень четко понимал, что я ростовчанин. Даже проживая в других местах, я никогда не испытывал желания остаться там надолго и обосноваться, хотя было множество вариантов. Я осознавал, что рано или поздно все равно вернусь.
На перемены в городской среде я предпочитаю смотреть в долгосрочной перспективе, хотя многие анализируют ситуацию с какого-то очень короткого временного промежутка. Конечно, существуют проблемы с транспортом, дорогами, но глобально жизнь ведь улучшается. У человека всегда есть выбор.
Так получилось, что тридцать лет я бежал от Военведа, пока в 2016-м не познакомился с Мариной, моей супругой, мы стали жить вместе, хотя я больше не планировал туда возвращаться.
Я принял решение помочь Военведу и пришел к выводу, что улучшить можно многое, но своими руками мало кто решается что-то переменить. Большинство людей живут либо в ожидании того, что проблемы разрешатся сами по себе, либо просто играют в непродуктивный активизм.
У меня есть хороший пример: на следующий день после выхода из реабилитации Марина отправила меня гулять с Пикселем и вручила пакетики для того, чтобы убирать за ним. С первого дня я с ним гуляю и убираю его дела, и так совпало, что в этот день ко мне подошла бабушка и начала хвалить меня за то, что я убираю экскременты за своим питомцем. Я гуляю по Пушкинской с ним уже несколько лет и знаю, что только единицы хозяев этим занимаются. И каждый раз в моей душе возникают противоречия и сомнения о том, что я делаю, но я не останавливаюсь.
Кстати, о зависимостях. У нас есть понимание, что от плохой привычки можно просто избавиться, но это так не работает. Чтобы избавиться от плохой привычки, необходимо воспитать в себе хорошую. В этом фишка.
Если я хочу стать лучше, то мало перестать пить, нужно еще и экскременты за собакой убирать. Вот такое замещение.