Ростовская область, 22 августа 2022. DON24.RU. Эта история началась с поисков человека – попросили разместить в соцсетях фото пропавшего в Северодонецке Виталия Семиколенова. Два факта сводили надежду на успех к сотой доле процента: во-первых, он участник Русской весны 2014 года, во-вторых, это случилось в апреле, когда город был под ВСУ. Как он вообще уцелел при украинской власти? Почему не уехал тогда, а тем более теперь? Ведь это не рефлекторный порыв бросающегося на гранату, чтобы защитить людей. Это осознанный выбор. Что движет человеком, который идет на смерть, но не сдается? Вера? Фатализм? Дуновение чумы? Как у Пушкина: «Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья – бессмертья, может быть, залог!» За ответами на эти вопросы я отправилась в Северодонецк, хотя Виталий Семиколенов уже 100 дней как лежал в черном целлофане в могиле под номером 12. И был ему пухом сухой песок.

Дорога к жизни

Ехать в Северодонецк было страшно. Не потому что боишься умереть (а то давно эвакуировалась бы), пугали собственные эмоции – так непроизвольно отворачиваешься от развороченной раны или отдергиваешь руку от того, чего не ожидаешь. Помогали воспоминания о прекрасном городе Грозном, который точно так же был разрушен 20 лет назад. Даже не так – похлеще, если горожане лелеют единственное уцелевшее в центре города дерево. Грозный восстал из пепла, значит, Донбасс и подавно возродится. С этой мыслью картины, созданные войной, воспринимались не так трагически.

Сгоревшие леса по обе стороны трассы – последствия то ли боев, то ли стихийных пожаров, которые бушевали здесь два года назад. Вдоль дороги мертвая техника, поломанные опоры линий электропередачи ­– то, что пока невозможно убрать. Осколки, обломки, неразорвавшиеся снаряды уже вывезли. То и дело встречаются спецмашины с российскими номерами: водовозы, краны, дорожная техника. Рабочие копошатся у столбов, военные обследуют обочину. В городе периодически слышны раскаты, но никто даже бровью не шевелит – идет разминирование. Мин столько, что, хотя Северодонецк уже с июня наш, ни света, ни воды, ни газа пока нет, несмотря на обещания чиновников, вероятно данные в эйфории после освобождения.

Самые распространенные граффити в Северодонецке: «МИН НЕТ», «ЛНР» и «ЗДЕСЬ ЖИВУТ ЛЮДИ». Последнее – чтобы не стреляли. Вряд ли это останавливало тех, кто сидел в танке, даже если бы надпись была на мове. Для них это были не люди, а сепаратисты. Каратели ехали по улице и просто расстреливали боеприпасы направо и налево. Дому, куда я приехала, повезло: снаряд упал во двор и взрывной волной вынесло окна вместе с рамами. Сейчас спасает полиэтилен, а зимой?

Ждуны Русского мира

«Почему вы не уехали?» – на этот вопрос люди устали отвечать. У каждого из них есть причина, а у многих две: мать и отец. Те, кто строил этот город и завод, встретил здесь свою любовь, родил детей, обустроил жилье. Они остались, чтобы быть со своим городом до конца, в радости и горе.

«Это мой город. Почему я должен уезжать?» – говорил Виталий Семиколенов жене Ирине.

«Я советский военный, я бежать не буду», – вторил отчим.

«Как можно уехать, если люди нуждаются в медицинской помощи?» – задает риторический вопрос врач Рубежанской городской больницы Эдуард Кравченко.

Врачи, водители, коммунальщики и все, кто поддерживал жизнь в городе, не считают это подвигом.

«Пусть это оценивают люди. А нам очень важно это понимание, нужны их добрые слова», – добавляет Эдуард Анатольевич.

«Мы уезжали, а теперь вернулись. Потому что здесь наш дом», – простыми словами объяснила девочка Александра в футболке «Волонтеры Северодонецка», вручившая мне кулечек из мятой оберточной бумаги, чтобы я положила туда угощение (в надежде поймать мэра Северодонецка я заглянула в ДК строителей, где подводили итоги детских творческих конкурсов).

Как только дадут свет, газ, воду, вернутся многие, уверены мои собеседники. Иначе кто будет участвовать в референдуме?

По их словам, городская инфраструктура разрушена «защитниками» Северодонецка в первые два месяца после начала СВО. А при отходе еще и заминирована.

«Магазины, аптеки, подстанции – все это на совести ВСУ. Даже не 300%, а миллион, – уверена Ирина. – Гайдай – настоящий фашист».

Сергей Гайдай – глава военно-гражданской администрации Луганской области, попросту губернатор, или гауляйтер, как его часто называют. Лично у меня никогда не поднималась рука назвать так человека с фамилией Гайдай. Но кто он, если не фашист, если отказался ремонтировать поврежденные коммуникации из-за того, что в городе остались одни сепаратисты? О том, что происходило в Северодонецке с начала СВО, знают все, потому что видели своими глазами. Кроме тех, кто не хотел видеть, и тех, кто уехал и не верит оставшимся.

Корреспонденты Washington Post, которым местные жители наперебой рассказывали правду о бесчинствах украинской армии, в своей статье под заголовком «Русские завоевали этот город не войсками, а пропагандой» объяснили грабежи нуждами армии, а прилеты из расположения украинских войск – измышлениями «ждунов». Люди им рассказывали про вскрытые гаражи и угнанные машины, на которых драпали из города укровояки, про польские мины, шелестящие на лету, как газета, и показывали хвост снаряда с украинской маркировкой, а участливые журналисты написали, что местные повторяют российскую дезинформацию, которую слышат по радио. Цитата: «Очень немногие жители имеют доступ к спутниковому Интернету, поэтому многие люди приклеены к радиоприемникам с батарейным питанием или радио в своей машине, если у них есть топливо для ее запуска».

Фильтрация по-украински

Безусловно, пропаганда – оружие массового поражения. Идеологический противник куда опаснее врага с оружием. «Вечно на броневике», – так говорит о муже Ирина.

В 2014 году арестованный Виталий Семиколенов не молчал даже в кабинетах СБУ. Его слушали с открытыми ртами. Впрочем, в «ватном» городе, где совсем недавно проголосовали за ЛНР, это понятно. Знаю, что ребята из «избушки» снабжали оружием луганские блокпосты. Когда Северодонецк остался за линией разграничения и стал областным центром, всем пришлось соблюдать правила игры. Дело по статье 260, ч. 2 УК Украины («Создание не предусмотренных законом вооруженных формирований или участие в их деятельности») передали в суд, и семья собрала 53 тысячи гривен (11 тысяч долларов), чтобы Виталия не посадили. Подготовка референдума, дежурство на блокпостах – за такое давали до восьми лет.

Пришло время обнародовать число осужденных в Украине за участие в Русской весне, погибших от рук карателей, изувеченных и изнасилованных – эти цифры должен знать весь мир.

Как ни жестоко об этом говорить, но русофобия и бандеризация захватили Украину с молчаливого согласия ее жителей, став государственной политикой. Антитеррористическая операция (АТО) была той тряпочкой, куда молчали люди. Но не все. Виталий Семиколенов никогда не скрывал своих взглядов, даже после СИЗО, потому что был уверен: Русский мир вернется в Украину.

«Все говорили об этом, но так, как он, – никто. «Тебе бы в университете лекции читать», – удивлялись люди», – рассказывает Ирина.

Он знал, что рано или поздно его возьмут, но бежать отказался и стал готовить свой дом к выживанию в условиях военного времени. Генератор, газовый баллон, продукты – его семья практически ни в чем не нуждалась.

«Его увезли 20 апреля. Выбежала мать, умоляла: «Заберите лучше меня». Они: «Не переживайте. Фильтрацию сделаем и вернем». Буквально следом приехали нацгвардейцы (полиция), потом СБУ. Все соседи это видели, могут подтвердить», – вспоминает Ирина.

Вернули Виталия через три дня черного от побоев. Было ясно, что осталось ему недолго. Успел лишь сказать, что избивавшие его куском трубы люди с нашивками «Азов» требовали признания, что он корректировщик. Ирина спрятала мужа в квартире уехавших соседей и никому не призналась, кроме отчима-доктора: у 80-летней матери больное сердце, а внучка в Москве готовилась к защите диплома. А главное – ей велели молчать, чтобы вновь не приехали те, кто опоздал. Ведь было ясно, что кто-то из соседей написал и отнес/отослал донос сразу в три инстанции.

Предателями «Молодой гвардии» долгие годы считались невиновные люди, поэтому Ирине очень важно знать имя человека, трижды предавшего ее мужа. Чтобы снять проклятие с того, на кого она думает. Еще она хочет, чтобы Виталия реабилитировали, сняли судимость – пусть посмертно. Чтобы страна, за которую ее муж так упрямо воевал, пусть в тылу, но на идеологическом фронте, признала его потерпевшим. Хотя это слово вряд ли понравилось бы Виталию.

Согласно Постановлению Совмина ЛНР № 145/18, семьи погибших (умерших) в результате агрессии Вооруженных сил и вооруженных формирований Украины против мирных граждан из числа гражданского населения имеют право на получение единовременной компенсации, но для этого в числе прочих документов нужно предоставить врачебное свидетельство о смерти погибшего/умершего. А в тех условиях его получить было невозможно.

Соседи, кстати, предлагают назвать одну из северодонецких улиц именем Виталия Семиколенова. Ирина стесняется, но идея на самом деле хорошая. Живая. Это как раз то реальное, на что граждане имеют право в рамках закона о самоуправлении. Иначе их земляк останется просто числительным среди тысяч жертв «Азова», благодаря которым батальон признан в России террористической организацией.

P. S. Ирина так и не сказала матери Виталия, что ее сын погиб. Пока нас ждут, мы бессмертны.