Ростов-на-Дону, 14 февраля 2018. DON24.RU. 14 февраля 1943 года Лина Сапожникова помнит очень четко. Потому что 11 февраля прошел ее десятый день рождения, а заговорили о нем только 14-го, в день освобождения Ростова. Получился двойной праздник, который отмечали кипятком и слезами.

К тому моменту война отняла у Лины все: отца, маму, тетю, счастливое детство. Оставила только то, что забрать не в силах, – возможность мечтать. И тонкая, невысокая Лина стояла у окна старого дома и, видя, как люди тащат по промерзшим ростовским улицам обломки мебели, шептала: «Пусть война скорее закончится! Пусть только закончится!»

«В ночь перед освобождением Ростова все уже понимали, что идет грандиозное сражение. Мы, дети, почти все беспризорники, бегали на 29-ю Линию смотреть, как взрываются на том берегу Дона снаряды, земля гудела под ногами, было очень страшно, – вспоминает Лина Ивановна Сапожникова. – Несколько лет назад я ездила смотреть на то место, в котором мы жили. Это Советская, 17. Дом живой. Раньше в нем было два этажа, теперь три, но стены есть. Они все помнят...»

В Ростов Лина с бабушкой пришли 25 января 1943-го. Вначале ехали вместе с обозом, а потом пешком. По дороге останавливались, пытались прибиться на ночлег, но никто не брал, одни боялись фашистов, другие не хотели делиться хлебом или опасались мародеров.

«А холод такой, что передать сложно, то дождь, то ветер, одежда напитывалась влагой, стояла колом, двигаться в ней было очень трудно, – рассказывает Лина Ивановна. – В Койсуге нас приютила на ночь местная учительница. Накормила перловкой, дала кипятку – это стало спасением».

А за полгода до этого было счастье. Семья Лины Петровой (в замужестве Сапожниковой) в Пролетарске считалась зажиточной. Папа Иван Петрович на большой должности – был начальником ОГПУ в Пролетарске, потом работал заведующим райфо, мама Клавдия вела дом. Когда пришла война, отца забрали на фронт первым. На хозяйстве осталось три женщины: бабушка, мама и маленькая Лина.

В Пролетарск немцы вошли в июле 1942-го. На Маныче гремели бои, и однажды утром, когда выстрелы стихли и Петровы вышли в степь, они услышали, как она стонет.

«Забыть это невозможно. Ранний рассвет и голоса из травы: «Спасите! Спасите! Я живой...» – вспоминает героиня. – Там же были мальчики совсем. И мама придумала, как им помочь: спрятали тех, кто покрепче, в скирдах сена. А совсем тяжелых ночью перевезли домой на телеге в село, распределяли по надежным домам. Кого-то держали в сараях, кого-то в подполе. И было это непросто. Потому что в военное время соседи разделились на два лагеря: одни спасали раненых, а другие доносили на спасавших».

В то время Лина с мамой уже переехали жить к тетке в племенной овцесовхоз в 12 км от станицы Пролетарской. Там жили в бараке на восемь семей с общей кухней на улице. Под навесом стояли печи – тут кашеварили, тут же за длинным столом и ели. Спали штабелями.

Из-за того что народу в семье было много, какое-то время Клавдии удавалось скрывать ведра борща и тазики пышек, которые она готовила для раненых. Со стиркой бинтов, на которые ушли все простыни, было сложнее. Кипятила она их ночью при керосинке, сушила в доме – развешивала гирлянды на веревках под самым потолком. Под утро вывозила в поле – кормила солдат, делала перевязки.

«Однажды мы вышли и увидели, что наши раненые заживо горят в скирдах. Мы кричали и плакали навзрыд. А соседка, проходя мимо, улыбнулась: «Ну что, готовить теперь придется меньше?» Это она нас сдала, – рассказывает  Лина. – В тот же день, 9 сентября 1942 года, маму и ее родную сестру расстреляли. Вместе с ними в тот же овраг легли около 1500 женщин и детей. В память о погибших в Пролетарске поставили мемориал».

…Отец Лины Ивановны прошел войну, был ранен, но вернулся домой.

Самой Лине Сапожниковой недавно исполнилось 85 лет. С той самой зимы, 1943 года, она не празднует свой день рождения. Никогда.